If we can't have it all Then nobody will || A star is born You start to fall
Что за публицистика к концу 19 века пошла... Все сплошь кровь и смерть, чем позже - тем больше. Так и чувствуется, как вся эта багровая масса копится, нависает, вот-вот прорвется. Прорвется, конечно. Меньше тридцати лет осталось... Достоевский - кровь, Короленко - кровь, Гиляровский - кровь, Толстой - кровь, Чехов - и тот кровь. Только Салтыков-Щедрин как-то держится, и спасибо ему. Но и он - недолго. Гнетущее впечатление, на самом деле. Литература, философия, высокие терзания и высокие идеи - все это будто корова языком слизала, а на его месте немедленно водворились: криминал, болезни, трагедии, мучения, жестокость. Предмет публицистики круто сменился в какие-то 10-20 лет. Разговоры кончились. Брр.
Veylar, можно, нивапрос. Просто фокус сместился. Раньше они сидели, все такие печальные и озабоченные судьбами страны, а больше всего - несвободой, и думали, что же тут не так и как бы сделать мир лучше. Насилие тоже было, но скорее приводилось мельком как аргумент. Теперь же, в 80-90х, насилие становится предметом. Они скачут от катастрофы к катастрофе, от убийства к изнасилованию и им не до высоких идей. Идеи бывают, но чисто утилитарные, конкретные и приземленные. Для высокой идеи нужно все же несколько дистанцироваться от мяса, для высокой идеи нужна большая палитра ситуаций, анализ, или просто относительное равнодушие к этому мясу, которое даст возможность даже вблизи рассматривать его с холодным спокойствием таксидермиста. А людей того типа, который у нас в это время писал прогрессивную публицистику, как правило все это очень живо волновало, максимумом отвлеченности - репортаж, и то не сухой, а полный экспрессии. Так что не сложилось. Слишком у них эта тема болела.