[Noordkrone]

Я написала кроссовер квинов и ОЭ! #што
И теперь его, кажется, не поймут и не заценят полностью ни те, ни другие, только кошка заценила, ну так она же меня на него и развела!
А я хочу фидбэка. Потому что я редко пишу что-то больше драббла.

Зато понял, что соскучился по Вальдесу

Название: Русалочка
Фандомы: Камша Вера «Отблески Этерны», Queen
Персонажи: Фредди Меркьюри, Ротгер Вальдес, Брайан Мэй
Рейтинг: PG-13
Тип: джен, слэш
Жанр: мистика, hurt/comfort
Предупреждения: АУ, pov
Размер: мини, 2154 слова
Саммари: 1991 на новый лад. В очередной раз
Примечания:

матчасть

кэцхен - специфические духи ветра в мире "Отблесков Этерны", наиболее известное место их тусовки - гора у города Хексберг. Четыре раза в год местные моряки приходят туда, чтобы подарить им жемчуг, станцевать с ними и запастись удачей на ближайшие плавания. Говорят, кэцхен принимают облик того, кого ты любишь.
Но эта сжатая информация вас вряд ли спасет =D


- Бедный мальчик.
«Какой мальчик?..»
- Слишком быстро бежал?
- Много танцевал...
- Как покойник!
Теплые руки.
«Я и есть покойник».
- Ничего. Выйдите. Все, хватит. Дальше справлюсь.
Горячие ладони. Дыхание. Тихий стон.
- Давай, давай, давай... Молодец. Можешь не просыпаться.
«У меня есть руки. Я их чувствую».
- Молодец, обними меня.
«Как больно...»
- Отогреваться и оживать всегда больно, ну, не ленись!
«Да нет же. Так было все... так было слишком долго».
Губы. Горячие.
«Как больно. Значит, я не сплю. Значит... Господи, что же он...»
- Не дергайся. Ничего ужасного я не делаю.

Я открываю глаза и смотрю в темный тоннель потолка.
- Вот ты и ожил, славно! Я не буду делать с тобой ничего, чего ты не смог бы рассказать своему... не важно, кто он тебе, но он ничего. Лежать. Я его видел, как – тебе знать не надо. Ни ему, ни девочкам тут делать сейчас нечего.

Как страшно. Чем дальше холод и боль, тем гуще страх, и я прижимаюсь вплотную к горячему телу, продираясь сквозь этот страх, - меня ведет инстинкт самосохранения, дремучий и бесчеловечный. Мне нельзя замерзнуть снова. Кто-то, на кого я все еще не смотрю, гладит меня по спине. Я обливаюсь холодным потом и уповаю на то, что скоро меня разбудят для смены белья или... что угодно, потому что я устал от кошмаров. А пока я взвешиваю слова, как дозу.
- Что ты здесь делаешь? Мы...
- Да не трахались мы. Ты был слишком похож на труп, хоть и красивый.
- Спасибо, - в моем тоне сарказм, но благодарность моя искренняя, и облегчение наворачивается слезами на глаза. Благодарность за то, что я еще могу рассчитывать на тепло и близость без соболезнований и угрызений совести. Облегчение от того, что странная логика сна на этот раз спасла меня от убийства.

Я уже давно слишком похож на труп, и страшно опустить взгляд и увидеть не его плечо – еще смуглее, чем у меня, - а свое обнаженное больное тело. Оно давно не красиво.

- Я бы прикрыл тебя простынкой, - кажется, он не видит ничего странного в том, чтобы отвечать на мысли, - но так ты медленнее согреешься. Так что я пока попялюсь.
- Издеваться не надо.

Я протягиваю руку вслепую, но потом все-таки смотрю, и вместо простынки вижу свое влажное от пота тело. То тело, которое видел последний раз года три назад. Господи, это...
- Это слишком жестоко для сна.
- Это не сон.
- Но я здоров! – у меня срывается голос и ухает, ломясь в ребра, сердце. Неужели так бывает во сне? За что?
- Ты не вполне здоров, - он садится на постели, и становится невозможным не смотреть на него дальше. Я так удивляюсь его незнакомой и необычной красоте, что глотаю слова, - но уже, слава морю, не умрешь. Всю мерзость из тебя вытряхнули девочки, мне осталась ерунда... Интересно, откуда ты ее притащил? Больше так не делай.

«Как же больно...»

- Так лучше?!
Это даже не пощечина – это оплеуха. Я отшатываюсь, отползаю на край кровати, прижимая ладонь к щеке. Быстро и яростно стираю с лица слезы.

- Твою мать.
- Полегче, мать моя на Марикьяре.
- Это не лечится! «Девочками» уж тем более, можешь заказывать места на кладбище своим девочкам, блядь!
- Полегче, говорят тебе.

Он тянет меня к себе, и я подчиняюсь, как ребенок, сворачиваясь в клубок под его руками. Он продолжает:
- Я не хочу думать, что ты идиот. Поэтому все-таки послушай. И поверь. Кэцхен могут гораздо больше, чем люди – и твои люди тоже. Здесь их зовут ведьмами, но они гораздо сильнее ведьм. Но даже кэцхен ты дался не сразу. Они настолько устали играть с тобой, что почти убили – в уплату за спасение жизни. Смешные, правда?
Я устало соглашаюсь. Теплая рука ерошит мои короткие волосы.

«Никому не станет хуже, если я просто поверю. Никому ведь? Потому что мне уже не может стать хуже, а больше никто об этом и не узнает. Почему бы не разрешить себе ненадолго, правда?»

- Сделали, говорят, из старика мальчишку. Страшно, я могу тебя понять. У нас не водится ни таких болезней, ни таких проклятий. Тебе очень повезло, что вчера был Излом. Я тебя, между прочим, задорого купил. Наполовину мертвый, а танцевал – будь здоров. Такие редко рождаются. Разговаривай, давай, эй! – он заглядывает мне в лицо. – Ты кто вообще?
- Фредди.
- Замечательно. Очень интересно.
- Фаррух. Балсара.

Это все, больше у меня, кажется, ничего нет. А он смеется, и смех у него приятный.

- Ну кошки с тобой, хоть имя человеческое. Остался бы – за кэналлийца бы сошел, морда уж больно хороша.
Его ухмыляющаяся рожа снова нависает надо мной и беззастенчиво чмокает в губы. И продолжает:
- Это хорошо, что ты ничего не спрашиваешь. В твоем положении вообще лучше ничего не знать. Так проще начинать жить. И прекращать умирать.
- Хорошо, - легко быть покладистым, когда начинаешь жить. – Ты просто меня спас.
- Я просто тебя спас, - он снова целует меня, и становится еще немного теплее. – Можешь теперь спать.

***

- Объясняю. Как надо одеваться. Открой глаза, я вижу, что ты проснулся.

Я и правда проснулся. Нихера я не проснулся. Господи, я буду просто верить, хорошо?

- Смотри внимательно, кошки тебя задери! Повторяй за мной. Сорочка.
Мышцы слушаются, и я чуть не плачу от нежности и восторга, вытягивая руки, сжимая кулаки, ощупывая бока. Задыхаюсь от настырного, как голод, головокружения.

- Молодец. Теперь портки. Шнурок завязывай, а то потеряешь. Штаны. Это куртка! Штаны надевай, сверху ремень. Да погоди, сорочку внутрь! Молодец. Носки, ботинки, куртка вот – справишься. Сапог мне на тебя жалко, все равно скоро прощаться.

Одежда крепко пахнет морем. Он оглаживает, одергивает ее, с удовольствием задерживая на мне ладони.

- Поесть дашь?
- Не дам. Так сложнее будет. Я бы тебе и глаза завязал, но себе дороже...

Я понимаю и стараюсь не оглядываться, смотрю под ноги, на мостовую, на грязь, на солому, тележные и конские следы, навоз и доски. Он держит меня за руку, как ребенка, оттаскивает из-под колес и копыт.

- А теперь нам нужно на вершину.
Город уже внизу, дух захватывает, и я снова торопливо смотрю под ноги.

- Я тебя не потащу, - ворчит он и тянет за руку. Я обливаюсь потом и трясу головой, разгоняя белизну перед глазами.

«Лучше так, чем умирать. Как угодно лучше, чем умирать. Запомни это, пожалуйста».

Потом становится легче. Вершина будто наползает на нас сама, надвигается в алчном нетерпении. На плоской, как ладонь, площадке он отпускает мою руку и лезет на белое дерево, кривое и страшное, как кость.

- Подходи к краю и зови, - кричит он с ветки.
- Кого?

Во рту горчит, когда я бросаю взгляд в пропасть, на донышке которой плещется море. Он подходит, становится рядом.
- А чего ты хочешь?

Понять. Господи, зачем? Не умирать. К черту. Я не хочу умирать прямо сейчас, а однажды умрут все. Выздороветь? Но я уже здоров. Как же я мечтал об этом, боже.

- Боже...
- Ну?
- Домой.
- Зачем? – щурится строго.
- Там... – там все. Там Брайан.

Улыбается. Доволен.
- Вот его и зови.

Я не успеваю удивиться – он появляется. Стоит, и отсутствие земли под ногами ему не мешает, как не мешало никогда.

- Молодец, - тот обнимает меня со спины. – Прощай, и пусть удача будет с тобой. Танцуй. Если поймешь – вернешься домой. Если нет... счастлив ты все равно будешь. Все, иди! – он толкает меня в спину. – Танцуй!
Брайан ждет молча и строго. Я не оборачиваюсь и шагаю с обрыва.

«Конечно, - лихорадочно думаю я, - конечно, это все не по-настоящему, и можно... можно ведь?»

- Молчи, - шепчет он.
Я молчу. Я танцую, а он целует меня, и я не то, что стонать – орать готов от счастья, и я танцую, я танцую, танцую, танцую, танцую... Я наг и легок, и не чувствую холода, потому что вдыхаю вместо воздуха – его.

- Как же я люблю тебя...
- Ты даже не моряк, - со смехом отвечает он. Или не он.
- Я лучше! – я смеюсь тоже.
- Ты не отсюда! – смех за спиной, а я смотрю в его глаза, в которых искрами блестят звезды, и тянусь к холодным губам.
- А ты не Брайан, - шепчу я в смеющиеся губы.
- Ты чужой, - смех переходит в шипение.
- Я его, - у меня кружится голова, а еще я никогда не остановлюсь. Но я, кажется, понимаю. Я кричу: – Слышишь? Я его! Прогонишь меня?
- Глупый! – их так много, что в ушах у меня звенит. – Глупый, глупый! Ничего не бывает даром! Танец – слишком мало для тебя, ты чужой!
- Но у меня ничего нет! – я пытаюсь ухватить их. Брайана больше нет, есть черные пряди и синие глаза. И крылья, крылья, крылья... Мне не за что ухватиться, и я падаю. Паника разрывает горло криком, крик теряется в порывах ветра.

- Что у тебя есть?
Меня снова держат – руками, крыльями, сам воздух держит, мне все равно – я смеюсь и захлебываюсь смехом. Мне слишком страшно, мне слишком хорошо.
- У меня есть песня! Это больше любого танца!
- Наглец! – они хохочут и отпускают меня вновь.
- Ты увидишь! – кричу я вверх. – Куда вам до Песни!

Все стихает. Я остаюсь в пустоте и невесомости.

- Пой свою песню, - шепчут мне в ухо невидимые губы. – Пой о танце и о любви.

Нет ничего легче, чем петь. Нет ничего прекраснее, чем петь, и со мной согласно даже небо, взрывающееся цветными сполохами.
- Нет ничего прекраснее песни! – пою я.
- Ветер не сможет дуть без песни!
- И сердце не сможет стучать без песни!
- Нет песни – нет и танца!
- И крылья нельзя расправить без песни!
- Я научу вас!..

Глаза – не Брайана, ничьи, нечеловеческие – смотрят прямо внутрь меня. Я умолкаю.
- Твоя песня останется нам. Мы принимаем плату и, так и быть, оставляем тебе любовь.

И я опять падаю. Теперь никто не удерживает меня, даже воздух не замечает моего падения, не хлещет по щекам, а расступается, и расступаются под ним свинцовые языки волн.

***

Мне снова больно. Это запах. Я не умею не дышать, и я должен снова и снова вдыхать его, чувствуя, как захлестывает меня душное облако пустоты. Это отчаяние, и им давно и доверху полна эта комната. Потом я слышу слезы. Это те слезы, которые никогда не бывают вслух. Я слышу рядом столько боли, что, забыв обо всем, открываю глаза. Плачет Мэри, которая ни разу не плакала при мне, только улыбалась. Она ни разу не плакала здесь, господи. Я хочу позвать ее и не могу проронить ни звука.

- Господи боже!
На меня набрасываются. Кто-то кричит. Меня ворочают, как мешок, мелькают лица – Мэри, Питера, Джима, - мне только и хватает сил, что зажать рот рукой, прежде чем меня выворачивает и становится немного легче. Какие же у них безумные глаза.

- Фредди, Фредди, Фредди, - шепчет Мэри. Я улыбаюсь так, как будто от этого зависит сохранность мироздания. Я обязан. Как же она меня любит, господи. – Фредди, ты слышишь меня?
Я киваю. Мне легче. Я обязан отложить истерику на потом.

Остается только ждать. Пазл складывается в голове. Я терпеливо жду, пока по мне ползают, будто насекомые, приборы, пока исчезают и появляются знакомые лица, пока, после яростных тихих споров, круглых глаз и дрожащих рук они наконец не обращают на меня внимание.

Тогда мне приходится много кивать и мотать головой, потому что мой врач все еще против, чтобы я напрягался, и отказывается дать мне карандаш. За меня держится Мэри, гладит по щеке Джим, переводит дыхание у дверей ошарашенный и будто помолодевший от радости Роджер. Потом тихо выходит – я знаю, он не хочет плакать прилюдно.

Я быстро устаю и засыпаю прежде, чем успеваю испугаться сна.

***

Голоса живут в моем сне, никак не нарушая его течения, спокойного, как вода в бассейне. Иногда я прислушиваюсь к ним, иногда они ускользают от меня, шелестя у границы слуха.

«Вообще ничего. Тест отрицательный. Я знаю, что это невозможно, я перепроверил раз сто. Вы понимаете, в его крови нет ни намека на вирус. Вообще ничего, кроме сильной истощенности и уходящей пневмонии».

«Тихо, пусть спит».

«Танцуй!»

«Я всегда верил...»

«Разгоните кто-нибудь репортеров».

«Мы оставляем тебе любовь...»

Прежде чем проснуться окончательно, я хватаюсь за этот, последний, и выныриваю из сна со словами на языке. К сожалению, не больше – связки мои мертвы и бесполезны. А я – жив.

- Доброе утро.

«Здравствуй, Брайан».

- Я вчера... – он отводит глаза, и я понимаю, чего он никогда не скажет. Протягиваю ему ладонь и крепко сжимаю в своей.

«Вы оставили мне... его?»

Показываю жестами – он понимает удивительно быстро. Помогает мне сесть, облокотившись на подушки, и протягивает бумагу и карандаш. У меня деревянные пальцы – сколько, сколько я не сжимал их в кулак? – но я стараюсь. Сержусь и хмурюсь, выводя:
«Я как Русалочка».

- В смысле? – почему-то шепотом спрашивает Брайан. Я смеюсь беззвучно и смаргиваю счастливые слезы. Царапаю бумагу, торопясь, и протягиваю ему снова.

Как сладко наблюдать его округляющиеся глаза, сразу за ними – губы, ладонь, метнувшуюся к губам и снова бессильно опавшую на колено. Как странно дотягиваться пальцами до его щеки, цепляться за плечо, подтягиваясь ближе, чувствовать его ладони на своей спине, утыкаться лбом в его губы. Лежать рядом, не имея возможности спорить, а поэтому укрывшись одеялом до самого носа. Стирать слезы с его висков, когда он думает, что я отвернулся и не вижу. Оборачиваться вокруг него, льнуть и верить, верить, верить, отчаянно верить – когда пневмония трясет слабое и еще не отвыкшее от смерти тело, когда врачи, один за одним, утверждают, что я невозможен, когда он днями не может добраться до меня из-за жены и истерики в прессе, когда я первый раз встаю на ноги и почти сразу теряю сознание...

***

Потом, много позже, я нахожу у Брайана в столе аккуратно сложенный лист бумаги.
«Я как русалочка. Я отдал ведьме свой голос в обмен на жизнь, и теперь мне никак не объяснить принцу, что я люблю его».
Я кладу его на место и говорю: «Как же я люблю тебя». Как всегда, беззвучно.

@темы: Queen, to tell you when i find you..., Отблески Этерны

Comments

[Ень]

Знаешь, твои тексты всегда долго крутятся в голове, и все открываются и открываются какими-то гранями... я вот шла и думала, и тут до меня дошло.

переводит дыхание у дверей ошарашенный и будто помолодевший от радости Роджер

Что Роджер ДОЕХАЛ. Не опоздал. И больше никогда не опоздает. Вот эта мелочь меня совсем подкосила. В хорошем смысле)))

[blyuzaveta]

Я почитаю, когда ознакомлюсь с каноном, ок?)
Пока просто скажу, что у меня щас шаблоны порвало, потому что, прежде чем я перестану расшифровывать ОЭ как "Океан Эльзи", должно пройти много времени ))

[Масонская ложечка]

blyuzaveta, да там без канона понятно, на самом деле)

[Noordkrone]

Ень, да. Ну, как было: все было так, как случилось, ему позвонили, когда он подъезжал, он сам умер, пережив это известие. Дальше не знаю - то ли все-таки решил, что нужно доехать, то ли поперся куда-то, скорее первое, потому что вряд ли там кому-нибудь было бы до звонков, когда ТАКОЕ, но факт в том, что спустя где-то четверть часа он узнал, что нет. Что жив. Его это тоже здорово подкосило))) Да они там все непонятно, как не заработали истерику на фоне всего этого))))

blyuzaveta, ну на самом деле, канон не настолько нужен))) а пока ты дочитаешь до описываемых реалий - это долго) кажется, они там не в первой, не во второй и даже не в третьей книжке.

[blyuzaveta]

Прочитала. Сердце щас выпрыгнет и ускачет от меня, блин ) Они очень красивые все.

[Noordkrone]

blyuzaveta,

КСТАТИ, немножко о визуализации чужого канона.

Эти вот похожи на кэцхен, с той только разницей, что эти - водные. но если убрать хвосты и прибавить крылья - той же природы существа.



А Вальдеса даже целый один раз нарисовали так, что мне нравится! Только немного слишком смазлив. Но оно.



Ну и вот небольшая вариация: Вальдес, кэцхен, дерево, гора.

[blyuzaveta]

А Вальдеса даже целый один раз нарисовали

Круто )

[Масонская ложечка]

Кэцхен - это кошечки по-немецки) Мне сложно об этом не думать почему-то)

[Noordkrone]

дедушка легкого поведения, котята, не?))) Ну да, Ротгер их очень любит =D

[Масонская ложечка]

порно-двигательный аппарат, Точно, котята!
О. Им с Фредди было бы о чем поговорить)

[Noordkrone]

дедушка легкого поведения, конечно. Они не просто так решили пересечься в моей голове) Они и смотрелись бы хорошо.

[Connect]

[Noordkrone]

Connect,