(благодарности будут отдельным постом, третьей частью)
1.
Главным образом моему Лойсо было:
- скучно
- весело
- страшно
То есть, если в порядке убывания: страшно, весело, скучно.
Если он и почти плакал в один момент – то скорее выл от ярости, от непереносимости собственного бессилия и оглушительного осознания собственного ничтожества.
Грустно ему не было, и не было жаль, и счастлив он не был тоже, и нежен не был.
Одну женщину он отбросил, как ненужную вещь, с другой и не могло сложиться, потому что ее, как оказалось, никогда не существовало.
Истинная магия оказалась жестоким путем, она посмеялась над ним, украла его способность, бросив ему в лицо собственное отражение – злое, бешеное, одинокое и ни на миг не останавливающееся.
Он получил свою пустыню, и подарил ему ее все тот же Чиффа, только, внезапно, это была его собственная инициатива.
И он получил. Смотри, Лойсо, теперь весь мир вокруг тебя – ты. В нем нет прибежища и сострадания, а мимолетные вспышки симпатии не дадут ни покоя, ни уверенности. В нем нет места для усталости и для остановки, и он ни дня не потешит тебя иллюзией постоянства, не подбросит тебе ни крупицы смысла, потому что все, что в нем есть – борьба за жизнь и упрямая злость.
Я сейчас жалею, что по-игроцки побоялась за сюжет и вернулась раньше, чем стоило. Это то, в чем надо было повариться подольше.
Смотря со стороны, я не могу не сравнивать Лойсо с Максом – и с Рыбником. Канон дал нам несколько вариантов явления «ученик Джуффина», и еще больше вариантов «новичка в Истинной магии».
«Никогда еще я не была так недовольна собой после игры», - жалуюсь я К. «Лойсо, думаешь, был собой доволен?» - парирует он. В этот момент у меня в голове как паззл сложился.
А Лойсо оказался больше всего похож на Айсу. Очень сильный, но очень жесткий, лишенный милосердия и к себе, и к другим, и лишенный того базового доверия к миру, которое делает таким простым и счастливым принятие любого нового опыта для Макса (и меня). Самые могущественные колдуны получаются из самых перепуганных мальчиков? Так и вышло, только с большим, большим опозданием. Поздний приход к призванию – как ветрянка во взрослом возрасте. Можно и не пережить.
Не такой болезненно гордый, как Шурф, потому что уже нащупал собственную силу и не сомневается в ней. Привычный к ней и потому невольно наивный и доверчивый – ему сложно представить, что что-то способно причинить ему вред, - и при этом в принципе не умеющий и не видящий смысла доверять. Доверять – это включать человека в свой мир. В его мире людей нет и давно уже не было, одни статисты.
Глубина, с которой ему было на всех наплевать, и дала тот эффект контраста, который в итоге случился с Кеттарийцем.
2. Очень много букв и подробностей. Только для преданных фанатов и любителей мемуаров. АУ, ООС и ад
2.
Начали за здравие. То есть, я не знаю, что удержало меня от того, чтобы превратить этот танец во что-то более серьезное. Искры слетали с кончиков пальцев. Искушение было неимоверно велико, но – зачем, Лойсо? – хотелось продолжить играть по правилам. Соперник оказался достойным настолько неожиданно, что – отчего было не поиграть? Вдруг – удивит? Славная, славная девочка. Куда лучше прочих. Кто же знал, что игрушку отнимут так скоро.
«Не люблю оставаться в долгу», пфф. Это было досадно. Фибула была первым взносом в будущее веселье, обещанное мне и этим смеющимся самоуверенным взглядом, и этими выверенными, опасными движениями. Я люблю, когда передо мной остаются в долгу. Тем более, что уже довольно давно никто не скрашивал мое одиночество.
Я привык, чтобы мои визиты запоминались, и, уходя, придержал ее за плечо:
- Окажите услугу, леди, - я поклонился, ожидая привычной влюбленной улыбки на губах. – Убейте их всех.
Леди вскинула бровь.
- Вы мне, конечно, очень нравитесь, сэр, но нет. Не сегодня.
Я так восхитился, что даже оставил торговцев в покое.
Проклятая падкость на иллюзию взаимопонимания и равенства.
***
Было ли мне жаль Латику? Я так упорно об этом думал по пути к замку, что, наверное, все же нет. Легкие угрызения совести, щекотавшие мой ум, относились скорее к явственной перспективе внутреннего слома, которая маячила у нее во взгляде. Без нужды сломать что-то красивое бывает досадно, и иногда легкое смущение при виде разбитого в крошево кумонского сервиза посещает даже меня.
То ли дело – когда все идет по плану. Закрывая глаза, я всякий падаю в зеленый океан – не помню, как долго это длится, но это значительно лучше двулицего мудака и его вороны. Нежные очертания Кеттари становились еще нежнее, оплывая под языками пламени. Люди не мучались – они просто переставали существовать.
Ордену Яростного Ветра было больнее, потому что я был зол. Убитых я не считал, и мне, в общем, было все равно, успеет ли кто-то сбежать – все равно ни один из сопляков больше не посмеет назваться именем этой глупой шайки.
На сей раз руины были особенно милы моему взгляду, и мы с моей девочкой даже задержались в каком-то заведении – остыть перед королевской тягомотиной. Что это будет тягомотиной, я не сомневался уже тогда, но даже не предполагал, насколько...
К началу высочайшего тягания кота за яйца мы опоздали, и я принялся разглядывать унылые физиономии за столом. Трус, трус, болван, какие-то дети – что они вообще здесь делают? – еще трус, королева, отчаянно пытающаяся сделать вид, что голубой тюрбан старого идиота не хуже августейшей шляпы, полиция, словно сидящая на собственных бабумах, постная рожа магистра Потаенной Травы... С удовольствием я заметил у противоположной стены хитрую мордашку моей танцовщицы. Ее, впрочем, с бдительностью наседки-сыйсу караулила Сотофа. Как всегда, как всегда. Может, так даже веселее.
Ах, леди Джулли. Какая из тебя была бы девчонка.
Я не знаю, отчего я испытываю такую слабость к Атве. Он балбес и грешит неприличным для колдуна даже его уровня пафосом. Впрочем, я часто несправедлив к нему, а пафос вполне объясняется профдеформацией от частого общения с детьми. Не знаю, что бы я делал, если бы они не приходили ко мне уже готовыми ко всему. Но так уж вышло. Мое дело – давать им возможность выжить, его – убеждать их, что это им действительно нужно.
Зато Атва наглец. Зато ему можно поручить всякую ерунду вроде выступления перед королем. Если нужно быть умным и борзым – он справится. Даже жаль, что в итоге это ему не поможет.
***
Мне было скучно. Милая Джулли куда-то пропала – вечно Сотофа встает на пути моего личного счастья. Атва развлекался с собаками и полицейскими, Латика потеряла остатки боевого задора и вызывала у меня крайне неприятные чувства, а леди с ледяной рукой хоть и будоражила воображение, но поспешила убраться, кажется, после попытки самоубийства дурной девчонки из Ветра. Я не стал мараться.
На Кофу смотреть было жалко. Сэр Грустное Полицейское Лицо увещевал и явно чувствовал себя жутко неловко – какое везение для него, что никому из нас и даром не нужна была жизнь королевы.
«...Джуффин Халли», - услышал я отчетливо.
Да что вы говорите. Серьезно. Чиффа.
Он стоял и курил, опершись на перила и болтая с Кофой. Как ни в чем не бывало. Это совершенно не входило в мои планы. Я поискал взглядом Латику, но вспомнил о наложенном Молчании и посмеялся над собственной дерганностью. Кеттариец был хитер, и в этом была проблема.
Ох, если бы только в этом.
Мы раскланялись и уселись выкурить по трубке, будто приятели. Я сжег твой город, думал я, впервые разглядывая его вблизи. Интересно, тебе будет очень больно? Или ты просто будешь зол, как был я сегодня, узнав, что утопили моих детей? Последняя мысль приятно захолодила живот предвкушением.
В этот момент я заметил фибулу у него на плече. Ту самую проклятую фибулу. Что?
Проследив мой взгляд, он ухмыльнулся:
- Прости, что свидания не вышло, сэр Лойсо.
Я очень смеялся.
Иллюзия взаимопонимания и равенства. Разве могло быть иначе? Мир в очередной раз разочаровывает своей теснотой – годы идут, а игроков на поле не прибавляется. Сплошные фигуры.
***
Еще только получив королевское приглашение, я повеселился и удивился: зачем звать разговаривать того, кто не способен к переговорам просто в силу того, что вам нечего ему предложить – и нечем его запугать? Но положение короля, видимо, было отчаянным, раз он решился. Впрочем, я отдельно посмеялся по поводу его отсутствия: было крайне благоразумно быть где-нибудь подальше, когда дюжине лучших магов королевства объявляют, что их Величеству вздумалось на сутки запереть их в Холоми. В верещащем, как торговка, неуемном, не понимающем, чего хочет, покушающемся на магию собственных гостей Холоми.
Чиффа валялся в кресле, со сдержанным презрением наблюдая за окружающей суетой. Я вяло переругивался с камнями, с каждым их воплем ощущая все возрастающее желание потанцевать, на сей раз в одиночестве.
Дело, конечно, было не только в камнях. Как вышло, что я не знал, что Атва – даже Атва! – умеет ходить Темным путем? Даже мальчишка из Дырявых, которого я мог бы перешибить просто достаточно выразительным взглядом, сопляк, шарахающийся от меня по углам!
- «Кто тут может ходить на Темную сторону?» - сварливо передразнивал Кеттариец. – Ума не приложу, кто бы это мог быть! Уж точно не Джуффин Халли.
Ох, и валил бы ты на свою Темную сторону прямо сейчас, думал я злобно. Я прекрасно понимал, что у них и в мыслях не было унизить меня. Им и в голову не могло прийти, что Лойсо Пондохва не может таких элементарных вещей. Это, конечно, было хуже всего. Если хочешь побеждать – нужно превосходить ожидания. Не наоборот.
- Неужели вы не поможете? – кто-то очередной ворвался и навис над Чиффой с трогательно-праведным возмущением.
- А мне за это заплатят? – в очередной раз скучающе поинтересовался тот.
У меня в голове щелкнуло.
Это будет даже изящно. Ход конем, Кеттариец, работающий на Лойсо Пондохву.
- Сколько тебе нужно заплатить, чтобы ты провел меня на Темную сторону?
Он как будто обрадовался.
- За обучение денег не беру.
Тут бы мне заподозрить подвох. Если кеттариец не берет у вас денег – знайте, что вы больше не контролируете ситуацию. Чиффа затаилась, чтобы укусить вас за задницу.
Но я был окрылен – все оказалось гораздо проще. О месяцах бесплодных попыток и мучительных провалов никто не узнает. Кеттариец просто проведет меня туда и научит всему, чему сможет – я не зря был в свое время лучшим учеником. Если ему взбрела в голову причуда не брать с меня денег – его право, в конце концов, учить Лойсо Пондохву – само по себе стоит многого.
А после этого мы посмотрим, насколько он в действительности достойный противник. Возможно, веселье действительно выйдет отменным.
***
В тот момент я понятия не имел, что такое Истинная магия, и не понимал, что она со мной сделает. Не понимал я этого и тогда, когда уже сидел на полу посреди змеящейся всеми оттенками оранжевого и золотого Темной стороны.
- Это воля Мира.
- Ты так говоришь, будто он живой.
- Он и есть живой.
- Чиффа, оставь эти сказки для...
Когда он оставляет меня одного посреди этой дышащей, пялящейся в меня пустоты – тогда я начинаю понимать.
Сколько раз я бы пожалел об этом, если бы только у меня было время жалеть!
Когда Кеттариец возвращается, мне еле хватает самообладания, чтобы не вцепиться в рукав его скабы.
- Никогда так не делай.
Он ухмыляется и тащит меня на кухню. Я противен сам себе, но все равно слушаюсь – и могу только жевать бутерброд и стараться дышать.
Мир впервые перестает быть пирогом, который не терпится взрезать. Мир становится больше меня, и это самое страшное, что со мной случалось.
Смеюсь над собой: Чиффа смотрит на меня покровительственно и даже как будто нежно – ох и жалок я должен быть, и как я вообще попал в такой сюжет? Лойсо Пондохва. Тьфу.
Атва тщится выяснить, где меня носит, игнорирую его с мелким злорадством – пусть больше выпендривается своим Темным путем. Имею я право на какую-то частную жизнь и тайные от Ордена слабости, в конце концов, или нет?
***
Едва дав мне передохнуть, Джуффин предложил снова сходить на Темную сторону. Где-то в этот момент, мимолетно задумавшись, что давно не видел Латику, я осознал: да я же разрушил Кеттари. А теперь Чиффа прекраснодушно, как ребенка, учит меня своей драгоценной Истинной магии. А его город лежит в руинах. Но он об этом еще не знает.
Я испытал сильную неловкость.
Поиски короля и разговоры с небом и стенами на Темной стороне меня мало занимали. Гораздо забавнее было наблюдать, как вьются, сплетаясь, колечки дыма из наших трубок.
Остатки сакральности улетучились, когда Темная сторона стала оживленнее вчерашнего базара. Выходит, про уникальность этого дара Кеттариец наврал – зачем?
Скоро, впрочем, это перестало меня волновать: кто-то сказал, что снаружи отказывает вся магия выше пятидесятой ступени, и я вспомнил о своем несчастном Молчании. Латика. Неужто придется ее убить? Земля Темной стороны показалась мне горячими углями, но мы лежали и пускали к небу кольца дыма, лениво обсуждая, как можно быть одновременно и в нашем мире, и вне его. Я ни черта в этом не смыслил.
- Когда ты отведешь меня в Хумгат?
Чиффа, кажется, не ожидал такого поворота.
- Как-нибудь отведу.
- Мне нужно не как-нибудь, мне нужно как можно скорее.
- Из Холоми не выйдет.
Задача усложнялась.
Задача была очевидна: Холоми не выпускает нас наружу, я связан по рукам и ногам жалкой пятидесятой ступенью в одном (удручающе небольшом, оказывается) здании с двумя кеттарийцами, для которых Истинная магия – дом родной, а я даже с Темной стороны самостоятельно выбраться не могу. А где-то Латика, если у нее достало сообразительности, уже плачется в скабу Сотофе.
***
Задача была очевидно дурацкой, как и любой узел, который нельзя разрубить одним ударом. Я решил действовать по обстоятельствам.
Например, пойти и выпить. Когда в обеденном зале слуга вручил мне сверток, я даже не стал спрашивать, от кого. Очевидно, гадость. Очевидно, знак внимания от очередного балбеса, не решающегося излить свою боль мне в лицо. Я велел Атве развернуть и надеть. С ним, вроде бы, ничего не произошло. И какая лиса дернула меня тоже потрогать эту пакость? Как вчера родился.
Хорошо, что я видел, что произошло с парнем, и мог осознать, что каша в моей голове – какая-то хворь, а не сумасшествие и не мои собственные переживания. С тоски всучил цацки еще нескольким таким же наивным дуракам. Латики не было видно.
И тут я увидел Чиффу. Сказать, что я не был ему рад – ничего не сказать. Руки заплясали сами, несколько человек покосились отчетливо нервно. Почему не разбежались с воплями? Моментом позже я готов был отгрызть их – руки – своими же зубами – вспомнил про пятидесятую. И почувствовал себя лисом, загнанным в затхлую кроличью нору.
- Отведи меня в Хумгат.
Кеттариец отвлекся от разговора, мазнул по мне взглядом и отмахнулся: потом.
- Мне нужно сейчас.
- Я уже говорил, отсюда не выйдет, ну.
Почему, почему, почему я еще ничего не умею. Не с голыми же руками на него бросаться, я не самоубийца и ненавижу проигрывать.
- Значит, я решу эту проблему.
Высочество не может приказать Холоми выпустить нас, но обещает привести мать. Думаю, у него нет особого выбора – я на взводе. Тем не менее королевы приходится подождать еще немного. Еще. Немного. Мне кажется, что воздух среди этих стен плавится – так невыносимо мне находиться рядом с Чиффой. Спину печет, пальцы дрожат – в другой момент я не позволил бы себе появиться в таком виде на публике. Или, что вероятнее, этой публики уже не существовало бы.
Королева, конечно, соглашается. Я знаю, что они согласятся все. И она, и Кофа, и Кеттариец, ленивый и слегка удивленный. Будучи лишен всего своего оружия, я концентрирую все силы на одной простой задаче: выбраться из замка вместе с Чиффой. Я доберусь до Хумгата, а там...
***
Когда Джуффин берет меня за руку, глаза застилает зеленая пелена, и Хумгат обрушивается на меня сквозь нее, оглушительно, но мимолетно. Вокруг какие-то деревья. Чиффа рядом. Что-то пошло не так.
- Я хотел не этого. Отведи меня обратно в Хумгат.
Он удивляется, но делает.
- Теперь уходи.
Его невыносимое присутствие исчезает, и единственное, о чем я могу подумать – вчерашний сон. Берег моря, холод, брызги...
Я оказываюсь в ледяной воде и почти умираю, потому что дышать соленой водой никогда не умел. Взял ее за хвост, положил под мост, пусть ворона мокнет...
Я почти умираю, когда добираюсь до берега, выкашливаю воду, меня выворачивает, снова и снова, Истинная магия, почему ты такая скотина, Чиффа, почему ты не научил меня... Чиффа.
Я не понимаю, отчего еще несколько минут назад я был в такой ярости.
- Чиффа?
Я один.
Молния. Клюв. Пламя. Безмолвная речь. Темная сторона. Хумгат. Молния. Молния. Молния. Хумгат. Ни-че-го.
Мне кажется, что я схожу с ума – насквозь мокрый, я мечусь по взрытому моими шагами песку и пытаюсь, пытаюсь, пытаюсь, ору в небо и зову Чиффу, Атву, даже Латику.
Падаю. Такой безобразной истерики я не устраивал никогда в жизни. Но что остается делать, если в твоей жизни снова происходит самое страшное.
Когда не остается сил подниматься, я лежу и вою, понимая, что сам вырыл себе могилу. На что я надеялся? О чем вообще думал? Зеленая пелена, ярость и ненависть, оказаться подальше – любой ценой, а дальше будь что будет... Что будет?
***
Я чувствовал себя ребенком, и я ненавидел быть им. Я ненавидел себя и вновь – Чиффу, потому что он был умен, и силен, и предусмотрителен, и, дырку над ним в небе, благороден, а я был дюжину тысяч раз жалок. Я мог поднять ногу и поднять руку, но больше я не мог ничего. Даже высушить собственную одежду. Я был никем.
Так продолжалось долгие часы, солнце успело упасть в волны и выползти из-за дюн, а я все кипел, и мне казалось, что песок сплавляется в стекло вокруг моего тела. К несчастью, мне все еще было невыносимо холодно. Так, видимо, и выглядела ненависть к себе – тогда как ненависть к другим была горяча, как лихорадка или ночь с женщиной.
Постепенно холод довел меня до странного оцепенения, или же я просто так качественно ненавидел, что выжал себя до капли. Я закрыл глаза.
Хумгат пожрал меня с нескрываемым торжеством.
Я очнулся в темноте на камнях. На меня набросились. Я закричал от боли – и оказался в степи, в тени единственного на много миль дерева. Я забрался в его иссохшую крону и ошалело разглядывал рассеченную руку. Несколько минут посозерцав капающую кровь, я подумал, что, вероятно, рану стоит перевязать. Так я начал прощаться с лоохи. Покрытая соленой коркой тряпка причиняла мне невыносимые страдания, но они доносились до моего сознания как бы через какую-то пелену. Я не подозревал, что людям бывает так больно. Отломав достаточно прочный, острый сук, я задремал, прижав его к сердцу.
Проснулся, конечно, уже совсем в другом месте.
Мало-помалу я перестал сходить с ума. Обзавелся штанами и отрезал скабу на дикарский манер, от лоохи оставил только клочок, защищавший плечи на манер платка, а от жгучей ненависти – усталость, мутную, как туман. В одной из драк в одном из миров мне достался нож, и я с ним не расставался. Пользоваться им мне приходилось часто, но я не убивал просто так.
Я воровал еду.
Я старался мыться везде, где находил воду, и все еще нравился женщинам – там, где были женщины, - и иногда меня кормили и перевязывали раны. Я часто спрашивал, не знают ли они о путешествиях между мирами и о Хумгате, и бывал бит, и заперт, и заплеван, но всякий раз изчезал из любой ловушки, стоило мне начать засыпать или как следует испугаться.
В какой-то момент я поверил, что меня не убьют, вернее – перестал так бояться собственной смерти. Я был никем, и мне нечего было терять. Это освобождало, но не давало отдохновения. Я почти забыл и о Чиффе, и о Ехо, как вдруг однажды, за необыкновенно плотным и горячим ужином неизвестно-где-и-когда, я увидел на плечах у хозяина лисью шкуру с оскаленной мертвой пастью. И расхохотался. И вспомнил Кеттари. И понял, что мне просто необходимо рассказать все – и посмотреть на его лицо.
***
Пару дюжин дней, если вообще можно было применить такой счет к моей жизни, я пытался – выкраивал тихие минуты, искал безопасные места, чтобы без помех сосредоточиться на мыслях о Ехо. Перед глазами стояли залы Холоми. Я старался и пару раз чуть не умер, погрузившись в видения и потеряв бдительность.
Когда я понял, что вернулся, первым желанием было упасть, не мучая подгибающиеся ноги, но вторым – все же найти Чиффу.
Вместо него я наткнулся на Кофу, и был готов броситься ему на шею.
- Вижу вас как наяву, сэр Кофа, - слова ласкали язык, в груди бурлил смех. – Как ваши дела?
Меня не было пару часов, сказал мне Кофа. А в соседней комнате спасали Сердце Мира. Дела до него мне было еще меньше, чем раньше, но...
- Где Чиффа?
На меня взметнулось несколько взглядов. Кто-то хотел, чтобы я помог. Мне было чудовищно все равно.
***
- Я разрушил твой город.
- Я знаю.
- Ты не будешь пытаться меня убить? Мне все равно, - ноги отчетливо потребовали упасть, и я добавил: - Но сначала я сяду и ты дашь мне трубку.
Он не стал меня убивать, ни тогда, ни потом. Я так отчетливо был для него ребенком, и так явственно мне было на это наплевать. Я хотел, чтобы он остановил происходящее со мной безумие, и он мог это сделать. Я курил и сжимал в руке нож. Он советовал дышать глубже. Я понимал, что слово «дома» начинает для меня что-то значить.
Я рассказывал, что со мной происходило, как школяр отчитывается учителю о домашних опытах по пройденной программе. Мне не было нужды в его одобрении или сочувствии, но небытие, через которое я прошел, хотело быть рассказанным.
- Я должен перед тобой извиниться, - внезапно сказал он. – Во-первых, я недооценил твой потенциал.
Я, кажется, улыбнулся. Удивительно, но после всего это еще могло быть мне приятно.
- А во-вторых, ты очевидно был не в себе, и я мог бы заметить... что на тебя воздействовали. И я даже догадываюсь, кто.
Уандукская магия сломала мне жизнь. Я посмеялся:
- Что ж, эта новость спасает остатки моей самооценки.
- Мне стоило догадаться, что ты не настолько идиот.
- Да я и сам не догадывался, знаешь ли...
Откуда-то появилась леди из Дырявой Чаши, и я очень кстати заметил, что остатки скабы на груди все еще мокрые и теплые от крови – на память о последней встрече в иных мирах. Она помогла мне. Закрытые раны с какого-то момента стали мне значительно более по душе.
***
Библиотека постепенно заполнялась людьми. Прибежал Атва. Мне в голову пришла мысль неожиданная и настолько абсурдная, что я не стал ждать:
- Атва, хочешь быть Великим Магистром?
- Хочу, - хоть бы секунду поколебался, засранец. Моя школа.
- Тогда поздравляю, ты - он. Я ухожу из Ордена.
Парень был доволен. Ни «почему», ни «на кого ж ты нас покидаешь, Лойсо», ни «как же я справлюсь». Правда, старшие порвут его сразу, но это будет потом.
А пока я выяснил, что Джуффин взял в ученики Рыбника. Это было забавно – парень так хорохорился и кокетничал, что бокалы в шкафах звенели. Поставив его на колени, я немного развлекся, но шутка быстро потеряла вкус.
Пожаловавший на наш праздник Менин утомлял напыщенностью, бессмысленные стишки усыпляли. Я начинал понимать, насколько устал. Мне не было стыдно и не было жаль бедного Сердца Мира, более того, я вообще больше не чувствовал, что все это имеет ко мне хоть какое-то отношение. Да и выпавшие мне стишки оказались бредом.
***
Дальнейший все нарастающий кошмар спутан в моей памяти в горячий, лихорадочный ком. С первого мгновения похожий на липкий и опасный сон, он сжимался вокруг нас, опутывая своими кольцами.
Махи Аинти, учитель Джуффина, от которого раскалывается голова и нестерпимо мутит, рассказывает мне пафосную чушь про загубленные в Кеттари жизни в лучших традициях Атвы Мраха.
Королевская чета зачем-то решает избавиться от бедного генерала полиции, бросив его на арест нас троих (Рыбник, удивительный парень, и в ужасе, и горд первым в своей жизни заказом на убийство, и где-то между строк умудряется впихнуть нездоровое, аквариумное веселье).
Гюсот, заказанный Рыбнику, усыпляет меня каким-то простейшим заклинанием – а я стоя в шаге от него с ножом в руке, смотрю на него, как идиот, потому что ну не может же быть так глупо...
Проснувшись в шкафу и увидев перед собой его лицо, я бью Молнией – раз, два, три. Обожженное тело оседает на пол. Я успеваю позвать Чиффу – и падаю неподалеку, потому что идти уже явно никуда не могу.
Когда Сотофа (они там в Кеттари все такие всепрощающие, что ли?) лечит меня, я понимаю, что на меня натравили фэтана, и что это могло стоить мне жизни, и что Гюсот по непонятным мне причинам еще жив, и что очень здорово было бы раздавить его сердце вот этими руками. Я бросаюсь к нему с ножом, и заношу руку, и увязаю в воздухе, как в киселе. Попытка уйти Темным путем оборачивается адом. На стол обеденного зала я вываливаюсь пережеванный и измученный. Идет совет.
***
Все закончилось немного хуже, чем могло бы вместить самое мощное воображение. Зато теперь я понимаю, что не ломаюсь. Вероятно, в принципе не способен. Вероятно, вместо этого я перерождаюсь в зеленом пламени собственной ярости и бессилия.
Потому что когда я чувствую, как туман начинает растворять мой мир и меня в нем – это снова самое страшное. Мой разум кричит и сгорает еще до того, как туман добирается до него.
Когда мы приходим в себя, я пустой сосуд, и я жажду убивать. Я нахожу взглядом Чиффу, цепко оглядывающегося по сторонам, и понимаю, что готов убивать по его команде. Мир ненавидит меня, и я отвечаю ему полной взаимностью, но в какой-то момент ненависть и страх, перекипев, высыхают до дна. Я пустой сосуд. Чиффа запихивает нас в полицию прежде, чем я успеваю сообразить, что происходит, и мне, в общем, все равно. Даже если Ехо завтра провалится под землю целиком – мне все равно. Лойсо Пондохва умер в Книге Огненных Страниц. На его месте никого нет. Или..?
***
Спустя несколько суток сна, спасенного Чиффой от сюрпризов Хумгата, я легок и нежен, мне ни до чего нет дела – и я способен снова прийти в Холоми и смотреть на людей, не чувствуя привкуса давешнего ужаса и отвращения. Дерзить королеве и хохотать над Нуфлином. Слушать байки про Мост Времени и смеяться над чушью, которую несут растерянные доброхоты.
Меня это больше не касается.
Оно никогда больше не будет меня касаться.
Королевскую бумагу мы не подписываем.