Как же это стремно. Чем дальше, тем больше меня догоняет и я понимаю, что не знаю, как писать отчет вообще. Я ничего не хочу об этом знать.
Это была часть меня. Да, гипертрофированная, да, в ней не было очень многого хорошего, что было во мне, но все равно.
И он из всех там был настоящим живым мертвецом. Потому что живой мертвец - это не тот, у кого сердце остановилось. Это тот, у кого оно всегда было абсолютно пустым. Я не хочу это, не хочу в это, не хочу об этом думать, это очень страшно и очень безнадежно.
Когда ты получаешь страшные удары от жизни, ты можешь подняться на ноги, оправиться, обрести новый смысл и надежду.
Когда ты несчастен, ты можешь стать счастливым, жизнь может улыбнуться тебе.
Когда ты оступился, ты можешь раскаяться.
Когда ты чудовище, ты можешь исцелиться.
Но есть такие люди - я видела таких, - душа у них гладкая, как стеклянная бусина, и такая же непроницаемая. В коконе любви исключительно к себе, с высоты никогда и никем не оспоренной гордыни, привыкнув во всем и всегда винить то, что вокруг, а не то, что внутри, такая душа может остаться нетронутой до самого конца. Нетронутой ничем, я имею в виду - ни любовью, ни болью, ни верой, ничем, что может быть вообще важно в жизни, что делает человека живым. Зажмурившись, заткнув уши, человек не заметит, даже если сонм ангелов слетит к нему, чтобы собственноручно препроводить на небеса - ему это неинтересно. Чудеса могут ломиться в его дверь - он покрепче закутается в одеяло. Он не слышит и не видит. Ничто, кроме него самого и того, что может доставить ему удовольствие, не заслуживает его внимания. Никто не сможет спасти человека, если он сам совершенно не хочет спасаться. Никто не сделает его лучше, если он не сделает себя лучше сам. Никто не оживит его, если ему нравится быть мертвым.
Если, разумеется, не найдется кто-то, достаточно сильный и достаточно заинтересованный, кто просто раздавит эту красивую гладкую бусину в крошки. Тогда, может быть, что-нибудь и выйдет. Или все закончится.